Рабастан Лестрейндж о делах черных УпСятскихИногда я думаю - скорее бы уже доучиться. Чтобы не изворачиваться во время медосмотра, чтобы не придумывать тысячу способов незаметно выйти из Хогвартса, ни один из которых не работает, и ты плюешь и тупо идешь через выход. Тогда будет все проще.
Наверное.
А потом я понимаю, что проще уже не будет - будет только хуже. И медосмотр покажется детской шалостью. Тем более мы-таки придумали как его избежать, даже в двух вариантах. Все-таки в такие моменты мозг работает в авральном режиме.
А потом случается то, чего мы все ждали, но каждый внутри боялся. Проверка, боевая вылазка. Хотя какая она боевая - кинули щенкам полудохлую курицу посмотреть у кого какие зубы и кто как умеет их скалить. Но это ты задним умом понимаешь. А тогда... основное, что я чувствовал, когда Люциус рассказывал нам о задании - это противный липкий страх. И этот страх тащился сзади все оставшееся время, трогая холодными пальцами за горло, стоило оказаться наедине с собой, просачивался через кожу, через ботинки - оставляя сзади следы, которые, как мне казалось, видят все. Иногда прорывался отчаянным злым смехом на грани истерики. А потом наступил момент Х.
Конечно все пошло не по плану, но это были мелочи. Ушли мы без проблем, провожаемые нашими отчаянными верными девочками, переоделись быстро, превращаясь из компании старшекурсников во главе с наставником в стаю безликих теней. Вышли за пределы Хога и добрались до Хогсмида. Молча, тихо. Никак. Тихие четкие указания перед искомым домом, совет мне держаться подальше, так как с чарами у меня все плохо. Мелькает сожаление, что я такая бездарность в этом деле, но дальше думать некогда - распахивается дверь, слышаться крики, затем падение тел и тишина. Захожу в дом и вижу двоих на полу. Но смотрю больше не на них, а на своих спутников. Вроде я и видел как они переодеваются, вроде знаки отличия есть у всех, чтобы своим опознать...но все равно это не они - не те, с кем я учился и учусь, с кем проходили радостные и грустные моменты. Словно с маской мы надели какую-то иную сущность. Или наоборот - выпустили ее наружу, позволяя взять контроль над собой.
Поиски палочек, попытки добиться информации, вопли приговоренного и его жены - все наслаивается одно на другое. Зная, что не смогу быстро среагировать на заклинания - пытаюсь отойти с линии огня, когда женщине дают в руки палочку. Часть мозга пытается найти зацепки, собрать информацию, построить цепочку... часть в полном ступоре. Вижу, как колотит Треверса, особенно после непростиловки, радуюсь, что мне не пришлось ее применять. Пока еще слишком сильный откат. У меня другие навыки, которые и идут в ход - медленный яд для женщины делает свое дело - язык у приговоренного развязывается, какую-то информацию мы вытаскиваем. И когда она становится не нужна - Люциус бросает короткое "убейте ее". И эта фраза словно отсекает все звуки. Я вижу только ее и свою руку, которая тянется в карман, отвинчивает крышку с баночки с ядом тарантула, выбирает горошинку и вкладывает ее в рот жертвы. Медленно, как во сне. Она закатывает глаза и падает, не двигаясь.
Наверное это стало для меня переломным моментом. С одной стороны ужас от того, как на самом деле хрупка человеческая жизнь, как легко ее сломать, раздавить в пальцах. И как это НЕОБРАТИМО. Все остальное можно исправить - движение руки, вкладывающей горошину яда на язык - нет. Это страшная, но отчего-то сладкая власть над чужой жизнью. Я - могу. Но вместе с тем это безумно страшно, так что в тот момент разом возвращаются все звуки и меня начинает трясти так, что палочка едва не вываливается из рук.
В это время уже заканчивают со вторым, которого Люциус тоже велит убрать. Я отчаянно надеюсь, что кто-нибудь пустит в ход нож, которым недавно отрезали пальцы. Или что-то еще. Я не могу сразу сделать это еще, меня переполняет. Но подходит Адриан и я понимаю, что придется. Даю горошину ему, так как сам уже не в состоянии повторить этот жест. В этот раз не смотрю как тело дергается в последний раз.
Мы выметаемся из дома, поджигаем его и быстро возвращаемся обратно, тем же путем, что и пришли. Удивительно как безпроблемно это можно, оказывается, сделать. Несколько минут - и мы уже снова на школьном балу, словно и не покидали его. Звуки музыки, веселье - словно из другого мира, из параллельной вселенной. Слышу знакомые такты и быстро нахожу Эви - это наш танец. И в этот момент вдруг отчаянно понимаю, что пока будет в моих силах - я не расскажу ей эту правду о себе. Я не дам этому коснуться ее светлой и чистой жизни. Сейчас она такая юная, такая милая, держится за мои руки и старательно выводит вальсовый шаг, улыбаясь. И этот контраст настолько бьет по нервам, что я боюсь разрыдаться прямо там, во время танца, поэтому прикрываю глаза и просто впитываю ее тепло, ее жизнь, понимая, что буду защищать это любой ценой.
А потом я долго еще урывками вспоминаю все произошедшее, свои ощущения. Своих спутников. Пока назвать их снова друзьями язык не поворачивается. Я вдруг понимаю, что жизнь теперь поделена на две части, и если в одной у меня могут быть друзья, семья, работа...то там, с другой стороны, каждый из нас остается сам по себе. Верить нельзя даже себе, не говоря уж о ком-то еще. Есть ты, есть то, что ты должен сделать, и есть все остальное. И только отринув последнее ты сможешь выжить и сделать необходимое. Надевая маску - мы превращаемся в тени, которые не имеют чувств. Зато имеют почти безграничную власть.
Последнее, что я вижу, засыпая - это пустые, безжизненные глаза той женщины, взгляд которых замораживает все, что еще осталось живого у меня внутри. Пока еще осталось.